Сергей Есин - Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]
P.S. Ваше письмо произвело на меня неизгладимое впечатление, будто я окунулся в советское райкомовское время. Еще начиная с 1992 года, когда я стал ректором, никогда я не подвергался такому нажиму по поводу кого-либо из абитуриентов, хотя отказывал в соответствии с правилами и руководителям фракций Госдумы.
Сергей Ecuн,
ректор,
секретарь СП России
13 сентября, вторник. В 11 часов открылась Шолоховская конференция в ИМЛИ. Я приехал немного раньше, сидел на скамейке, любовался зданием с его колоннами по второму этажу, со сплетенными над полукруглыми окнами орлами. Потихонечку, один за другим, приходили люди: Ушаков, за ним Петр Палиевский, который неизменно вызывает у меня восхищение; прошла Светлана Семенова, жена Георгия Гачева, которая тоже мне очень нравится — и как ученый, и как человек. На новенькой "Ниве-шевроле", с шофером, подъехал В.Ганичев. Пришел и С.П. Меня, несмотря на большую мою нелюбовь к парадностям, все-таки усадили в президиум, и я был этому даже рад, так как удалось поговорить с новым директором, А.Б. Куделиным. Для меня всё это в интерпретации наших литературных умельцев звучало так: ну вот, директором ИМЛИ вдруг стал некий специалист по западной литературе. Академик Куделин открывал конференцию ярко, интересно, без тягучей нашей нудной манеры, к которой я привык в этих стенах. Вступительное слово говорил умно, конструктивно, а так как я сидел рядом и заглянул в его бумажки, то увидел там пункты 1, 2, 3… Он сказал, что эту конференцию специально проводят вне Шолоховских дней, вне шумихи, и что одна из сессий Академии посвящена Шолохову. Среди прочего, возникла такая мысль: каков был взгляд на Шолохова в момент первых публикаций "Тихого Дона"? У нас и даже за рубежом распространялось мнение, что Шолохов, дескать, "областнический писатель". И тут же Куделин зачитал формулировку Комитета по нобелевским премиям 1965 года: Нобелевская премия "присуждается в знак признания художественной силы и четкости, которую он проявил в Донской эпопее об исторических фазах жизни русского народа". Вот так, от "областнического" писателя до писателя общенародного и — мирового.
Первой блистательно выступила Н.В. Корниенко. Она анализировала небольшой кусочек шолоховского текста, но фактически говорила о языке, как время влияло на язык, как на него действовала современность. Её главный и очень важный для меня тезис — отказ Шолохова от типизации факта, а именно о типизации факта советское литературоведение постоянно и говорило. Попутно я думал о своем новом романе. Интересно отметить, что сидящий рядом академик сказал: "Я специалист по медиевистике, но тем не менее совершенно спокойно отличаю союзписательскую болтовню от текста настоящего филолога". Мелькнула еще фраза о добротном базовом образовании. Интересно выступал В.В. Васильев, говоривший о прижизненных изданиях писателя и об искажениях, вносимых в его книги. Ну и когда предоставили слово Ф.Ф. Кузнецову, я, естественно, ушел, потому что вынести еще раз уже неоднократно слышанную его "манную кашу" был не в состоянии.
В три часа начался семинар, обсуждали Марка Гасунса. Он написал небольшие притчи-эссе о своей поездке в Индию на конгресс по изучению проблем истории и культуры этой страны. Марк уже на пятом курсе, я помню, как он пришел еще даже не очень соображающим в русском языке и за эти пять лет сделал невероятный рывок. Что это, его рижское происхождение, западное упорство, помощь родни, природа? Здесь не только каждый эпизод, но и общая канва, внутренняя размеренность и законченность событий. Слава Богу, я перестал за него волноваться, важно теперь, чтобы он к декабрю сдал дипломную работу.
В самом конце семинара провел опрос, сколько человек воспользовалось возможностью бесплатно посетить книжную ярмарку. Из моего семинара, в котором больше двадцати человек, на ярмарке побывало только десять.
В пять часов провел собрание нового, платного, набора на ВЛК, было человек десять новых слушателей. Я попросил быть наших "телевизионных лиц" — Кострова, Волгина, Бородина и Сорокина, — и они все пришли. Сидели также Стояновский, Толкачёв и Царева. Говорил о задачах курсов, о том, как пойдут там занятия. Этот платный центр — одна из потерь нашего законодательства и нашего образования, и, открыв его, я никаким героем себя не чувствую.
Вечером позвонил Толкачёв. Со слов М.Н. рассказал об экспертном совете, который состоялся сегодня же. Общая картина такова: возможно, Н.И. Загузов, очень опытный чиновник, который, ставя определенные трудности, как бы стараясь соблюсти объективность, мне помогает, но скорее всего идет какая-то завистливая игра. Сам Николай Иванович — доктор педагогических наук, долго говорил на совете, что у меня нет в реферированных журналах работ по диссертации. Я чувствую, что очень не хочется кому-то разрешить мне защиту докторской. Тем не менее пока кандидатскую диссертацию экспертный совет подтвердил.
14 сентября, среда. Утром внимательно все посмотрел, взвесил и все же отправил письмо в Совет Федерации. Отчетливо представляю, сколько врагов наживу, но что же здесь поделаешь, жизнь есть жизнь. Еще с вечера читал, а потом всё утро думал над книжкой Анны Мартен-Фюжье "Элегантная жизнь, или Как возник "Весь Париж"". Книжка, конечно, увлекательная, отражение той эпохи, когда еще жили короли, женщины ходили в роскошных платьях, дворяне устраивали балы, охоты, обеды… Но что меня в ней привлекает больше, чем её внешняя занимательность, — это посленаполеоновская Реставрация, потом Июльская монархия, герцог Орлеанский, Луи Филипп, и показано, как из общества исключительно элитарного, знатного, дворянского родилось общество смешанное, куда пускают артистов, писателей и проч. Процесс шел медленно. Долгие годы не пускали туда артистов — определенной обструкции подвергалась даже такая международная звезда, властительница дум, королевств и империй, как мадемуазель Марс. Кстати, я вспоминаю: на кладбище Перлашез был потрясен полузаброшенным видом ее могилы. Камни менее долговечны, чем память и слово. Но возвращаюсь к теме. С огромной осторожностью в это новое общество впускались представители крупной буржуазии, и очень постепенно возник, как говорят сейчас, "весь Париж"… А я думаю о так называемой "всей Москве": это, наверное, единственная в мире элитная тусовка, в которую, кроме высокопоставленных управляющих, иерархов от религии и культуры, вхожи еще и главари бандитов и жуликов. Какой позор — министры воруют, а страны дерутся за то, в какую из них выдать министра, где он больше украл!..
Днем, как и договаривались раньше, приезжал очень крупный чиновник нашего министерства — Николай Иванович Аристьер. Долго с ним говорили, я рассказывал об институте, показывал здание, мемориальные доски, нашу столовую… Он перед этим многое рассказал о ВАКе, в котором работал раньше. О невероятно раздутом президиуме, о тайнах, которые окружают всю процедуру. А главное, ученый совет, допустим, университета решает судьбу диссертаций, достаточно внимательно ознакомившись с работами, а на президиуме все может быть завалено или надолго отложено лишь легкими сомнениями одного человека. Суть посещения Аристьера сводилась к деликатному моменту: к моим выборам. Министерству хотелось, чтобы я остался, но закон этого не позволяет — мне 70. У Фурсенко, дескать, даже с Вербицкой будет сложно на следующий год. Н.И. сказал, что через Думу до декабря пройдет поправка к закону, позволяющему в любом вузе иметь и ректора и президента, с ограниченными полномочиями. Не уверен, что пойду на это, но если и останусь на какое-то время, очень немного, будет возможность сдать дела, посмотреть, как кто работает в новых условиях. Проблема заключается в том, кто будет в паре. Не очень я всё это вижу, хотя некоторые кандидатуры есть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});